Тьен брезгливо потер нос.
— Это оно еще постиранное, — огрызнулась я. За время пути одежка успела высохнуть, но красоты это ей не прибавило. — Не нравится — принеси другое!
— Ага, бегу, — буркнул одноглазый, захлопывая дверь.
Я схватилась за спинку стула, чувствуя себя выжатой, как клинковый сыр. Очень хотелось поплакать, но слез не было, а на сухую истерику не осталось сил. В том, что ничего хорошего меня не ждет, я почти не сомневалась. Спасители отечества — ишь ты! «Патридиоты», которые ни себя, ни других не жалеют! Сейчас небось прикидывают, как повыгоднее мою смерть обставить. Ручонки от радости потирают, что такая крупная рыбка сама в них заплыла…
Умом я понимала, что на месте Тьена и Керрена тоже не стала бы доверять главной вражине и бросаться ей на помощь. И от этого было еще горше.
Хоть бы они Дара отпустили…
Я все-таки повсхлипывала, пока раздевалась, однако разрыдаться так и не удалось. Потом стало не до того: в горячей воде все царапины, синяки и ссадины заныли так, что подслушивающий под дверью человек решил бы, будто за ней предаются разврату. Зато когда наконец отпустило, полегчало и на душе. Вымыв голову и намазав волосы густым душистым бальзамом, я откинулась на бортик бадьи, жадно впитывая тепло. В комнате слегка попахивало псиной и, приглядевшись, я заметила на досках длинные глубокие царапины. У истинных оборотней не бывает полнолунного бешенства, но к вернувшемуся из тяжелого боя магу тоже лучше не подходить, пока не отоспится. Значит, это не темница, а «логово» хозяина. Суть та же, но думать, что тебя не заперли в подвале, а уступили личные покои, немного приятнее.
Я уже собиралась вылезать из остывшей воды, когда вернулся Тьен. К моему удивлению, его «бегу» оказалось не издевкой, а обещанием. Платьев он принес целых три штуки, на выбор. Небрежно бросил на кровать, подхватил стоящие у бадьи сапоги, развернулся и ушел. Я даже поблагодарить не успела.
Выбрав платье попроще и посвободнее, я прямо в нем залезла под одеяло. Во дворе, наверное, уже стемнело или день выдался такой тяжелый, но стоило мне уютно свернуться клубочком, как я почувствовала, что стремительно проваливаюсь в сон, а то и куда поглубже…
Дом… такой родной, уютный, знакомый до последней половицы. Как же я его люблю, как соскучилась!..
Ночь сегодня ясная, вдоль коридора тянутся два ряда окошек — обычных и лунных, на полу. В детстве я нарочно шагала только по светлым квадратам, но сейчас держусь в тени, словно боясь обжечься. Прохожу мимо гостевой спальни, следующая — бабушкина…
Храпи, храпи, мерзкая карга!
Еще одна дверь. Заперта? Нет, поддается.
Отцовские покои — спальня и кабинет, разделенные только полоской пола между коврами. Папа уверяет, что спросонья в голову приходят самые ценные идеи, главное — быстро добежать до бумаги и пера.
Стол. Они там, чувствую даже от двери.
Медленно, плавно выдвигаю средний ящик. Поднимаю крышку стоящей в нем шкатулки. Папа постоянно использует артефакты в работе и любит, чтобы они лежали под рукой. Запирает в тайнике только когда надолго уезжает из дому.
Старый дурак.
Крупная бирюзовая брошь фосфорически светится в темноте, позволяя рассмотреть остальные драгоценности. Разноцветные глаза камней в веках оправ, змеиное сплетение цепочек с подвесками. Золотой браслет-змейка, его носила мама…
Ужасная безвкусица. И проку в нем чуть. Лучше вот это…
Кончиками пальцев оглаживаю серый камушек-капельку — такими усыпано любое морское побережье. Там я его в прошлом году и подобрала, а отец, разглядев под неказистым обличьем ценные свойства, превратил его в обертку для свернутого пружиной заклинания.
Камушек холодный, гладкий, скользкий. Жуком просачивается сквозь пальцы, гулко скачет по полу к кровати.
Отец вздрагивает, приподнимается на локте.
— Риона?!
— Ринка! — Брат потормошил меня за плечо, но, не добившись успеха, оседлал мою спину и тряхнул выбившимися из-под одеяла прядями, как поводьями. — Просыпайся, уже утро!
— Ну чего тебе? — простонала я, чувствуя себя артритной клячей под рыцарем в полном доспехе. — Дай помереть спокойно…
— Ни за что, я желаю насладиться зрелищем твоих мук! Давай, продирай глаза, нас сейчас кормить будут.
— Перед убоем? — Я щипком согнала брата с кровати, села и откинула волосы за плечи.
— Ой-ё!.. — Брат поперхнулся ответной колкостью и с ужасом вытаращился на меня.
Я поспешно схватилась за лицо. Нос вроде на месте, щеки тоже, ничего не чешется…
Тьен, впустивший Дара и еще не успевший далеко отойти, снова отомкнул дверь и заглянул в комнату:
— Ой-ё!..
— Чего вы оба разохались, как бабки на поминках? — разозлилась я, начиная потихоньку паниковать. — Что у меня с лицом?
— Ничего, — сглотнув, выдохнул Тьен, — нормальное такое лицо… приятное…
Я нетерпеливо выхватила у него карманное зеркальце в кожаной оправе. Ой-ё!.. Из круглой рамочки на меня глядела девушка лет двадцати. Ну, двадцати пяти, такие большеглазые брюнетки всегда кажутся моложе. Гладкая бархатистая кожа, густые ресницы, пухлые губки…
— Мамочки! — прошептала я, ощупав эту красоту и убедившись, что отражение не расходится с оригиналом. — Где Керрен?!
Мага помолодевшая Терилла почему-то не обрадовала. Хорошо хоть ойкать-ёкать не стал. Прикусив губу, оборотень медленно обошел вокруг меня, неодобрительно хмыкая и потирая подбородок.
— Ну что? — не выдержала я.